Неверова Н.П. Михаил Алексеевич Собакин / В кн. Проблемная лаборатория Архангельского государственного медицинского института … (рождение проблемы, начальный этап, научные консультанты). – Архангельск: Изд-во СГМУ, 2014, с. 10-15.

Михаил Алексеевич Собакин

Н.П. Неверова, доктор медицинских наук, профессор

В кн.: Проблемная лаборатория Архангельского государственного медицинского института – пионер научных исследований по адаптации человека в экстремальном климате Крайнего Севера (рождение проблемы, начальный этап, научные консультанты)

Мне очень хотелось применить новые методы изучения функций желудка. Удалось познакомиться с московским профессором М.А. Собакиным – автором оригинального в 60-х годах прибора – электрогастрографа.

Профессор Собакин в 1963 г. не только разработал, но и запатентовал оригинальный прибор – электрогастрограф, который использовался в клинической и экспериментальной работе для записи биопотенциалов желудка. В Московском институте питания АМН он стал руководить лабораторией «Физических методов изучения физиологических функций организма». Здесь царила оживленная творческая атмосфера. Активно работал молодой состав научных сотрудников. Были волонтеры из Болгарии, Украины, Средней Азии и т.д. Инженерная группа разрабатывала новые приборы, физиологи трудились в лаборатории и клиниках. Все были дружелюбны, охотно делились маленькими рабочими «секретами». Молодой шеф одновременно председательствовал в совете АМН по защитам технических устройств в медицине. Вместе с доцентом нашего вуза Г.В. Поповым мы были приняты в эту дружную компанию, пережили методическое и творческое, образно говоря, перерождение возможностями электрогастрографии. За две недели мы получили необходимые теоретические и практические знания по экспериментальному и клиническому использованию прибора.

Через 1,5 года с первым вариантом и тревогой предстала перед Михаилом Алексеевичем. Профессор М.А. Собакин обладал удивительным свойством вселять в людей уверенность, оптимистический настрой и интерес к науке. Мой первый вариант он одобрил, внес некоторые исправления, обозначил и утвердил наименование: «Значение спинальных ганглиев Д6-Д10 в регуляции активных физических свойств желудка». Через несколько месяцев диссертация была представлена к защите, которая состоялась в апреле 1966 г. в Совете по физиологии АМН СССР. Успешная защита с традиционным банкетом с сотрудниками ставшей для меня дорогой лаборатории Собакина буквально окрылила провинциальную и не очень юную диссертантку.

М.А. Собакин (в центре) на Соловках с коллегами

Видимо, пора рассказать о самом Михаиле Алексеевиче. В моей памяти становление профессора Собакина на стезе физических методов изучения физиологических функций выглядят так. В начале войны Михаил Алексеевич – только что окончивший мединститут военврач – был откомандирован в сугубо секретное спецподразделение – это были знаменитые «Катюши». Получив ранение, он был демобилизован и, вернувшись в Москву, поступил в аспирантуру кафедры нормальной физиологии 1 Московского медицинского института к академику АМН Петру Кузьмичу Анохину. Директором института был академик Василий Васильевич Парин. Михаил Алексеевич в аспирантуре времени не терял, как, впрочем, и все молодые офицеры, вернувшиеся с фронта. Он всегда имел интерес к физике и до войны окончил 2 курса технического вуза.

Войдя в коллектив, который унаследовал все, что касалось передовой тогда электрокардиографии, он решил испробовать принцип записи биопотенциалов желудка и кишечника. Был сконструирован первый электрогастрограф и записаны первые электрогастрограммы у экспериментальных собак с вживленными электродами. Вскоре аналогичные электрогастрограммы биотоков желудка были записаны и у человека, естественно без вживления электродов. Запись проводилась клиническим вариантом прибора с поверхности эпигастрия с учетом проекции пилорического отдела желудка (она предварительно определялась у каждого пациента рентгеноскопически).

Эти материалы стали фундаментом диссертации по электрогастрографии (докторская была защищена в 1962 г.). Электрогастрографы стали выпускаться серийно с 1963 г. Появилась официальная информация, увидев которую доцент АГМИ Г.В. Попов сумел убедить руководителя своей кафедры, очень уважаемого хирурга, скрупулезного строгого профессора В.И. Целя приобрести этот прибор. Чуть позднее, узнав об этом в случайном разговоре, и я стала просить ректора об этом же. И, представьте, купили! Возражений на кафедре физиологии не было – тема зав. кафедрой была связана с желудочно-кишечным трактом в норме и при частичной денервации.

Сейчас современные УЗИ, томографические исследования дают несравненно большую информацию, чем методики записи электрических потенциалов и электрогастрография ушла из клиники. Не слыхала я и о применении экспериментального метода на животных. Знаменитые павловские собаки принесли автору Нобелевскую премию. Хронический эксперимент в 1960-х был, безусловно, признанным и применяемым. Я научилась «вживлять» электроды в собачий желудок, после чего собаку нужно было «выходить», провести 10 записей исходных гастрограмм пищевой моторики в течение 5–6 часов, затем проводилась вторая операция по удалению 6–10 пар спинно-мозговых нервов. Опять надо «выходить» животное и проводить электрогастрографию в течение первой недели и далее у разных животных в течение нескольких месяцев до 1,5 лет. При вскрытии забирался материал для макро- и гистологического описания изменений в ЖКТ и ЦНС. Всего было прооперировано около 50 собак (технически это делали мои «други» Г.В. Попов, лаборант Валерий Кудрявцев – будущий ректор АГМИ). Денервация проводилась Р.В. Уткиной при моем ассистировании. Клиническая часть была выполнена мною при помощи Г.В. Попова.

Сразу после защиты, буквально в первые дни, я еще оставалась в Москве для оформления документов по защите кандидатской диссертации. Несколько дней спустя я зашла в «собакинскую» лабораторию. Она имела оригинальное наименование «Лаборатория физических методов исследования физиологических функций организма». Михаил Алексеевич и меня убедил, что я могу и должна заняться «большой наукой», сказав, что он был удовлетворен моей эффективной работой по диссертации и, подумав, решил предложить мне тему «Инфракрасное излучение и его физиологические механизмы». В восторге я поехала домой, не очень веря в дальнейшую науку. Приняв поздравления и отпраздновав защиту дома с родными, в институте на своей кафедре и отдохнув лето после защиты (она была 19 апреля 1966 г.), 1 сентября я пришла на свою кафедру с надеждой получить вакантное место старшего преподавателя.

Но все пошло по иному сценарию, в котором очень существенную роль сыграл профессор Собакин.

Через 3 месяца с кафедрой пришлось расстаться, получив взамен предложение ректора о Проблемной лаборатории с условием, что о своем решении я сообщу всего через 3 дня. Было ясно, что придется менять установившийся ритм ассистентского безделья с ведущей ролью в жизни семьи на что-то новое, неизвестное, да еще и мало оплачиваемое, но ответственное. И поздно вечером, в конце отпущенного для решения третьего дня, с извинениями я стала звонить Михаилу Алексеевичу.

Меня он убедил, что я могу и должна заняться «большой наукой», возможно, темой по инфракрасному излучению и его физиологических механизмов. Важным для меня было его мнение о самостоятельной работе без зависимости от директивной зав. кафедрой. Он уверял, что с материальной стороны вопрос отладится, так как научное направление проявится и непременно будут результаты работы.

В Москву я приехала по вызову Минздрава. За 2 дня до коллегии я была приглашена председателем Ученого совета Минздрава академиком Буниным.

Встретив меня, он спросил о научном направлении нового подразделения. Я наивна была до крайности, сообщив, что я жду ЦУ от них. Академик вздохнул, взял меня под руку, подвел к порогу и сказал: «Будем считать, что я Вас не видел. А послезавтра Вы подумаете и сообщите нам на коллегии Ваши соображения!»

Я была в панике, ноги сами понесли меня из Вадковского переулка в институт питания к Михаилу Алексеевичу и его сотрудникам. Успокоившись немного, я сбивчиво изложила суть дела. Он посоветовал мне заниматься тем, что я знаю. «А знаете Вы, – сказал он, – нормальную физиологию. Следовательно, это будет акклиматизация здорового человека на Крайнем Севере. Методы клинической физиологии Вам хорошо известны, практически Вы владеете ими и сможете обучить потенциальных сотрудников. Необходимую аппаратуру на первых порах найдете в Архангельске, кое-чем я помогу. Остается немногое – найти практически здоровых людей, приезжающих в Арктику, например – солдат».

Так зародилась сама идея с ее возможной реализацией. Михаил Алексеевич согласился быть официальным научным консультантом Проблемной лаборатории.

Через день на заседании Коллегии было подчеркнуто, что генеральная цель НИР Проблемной лаборатории по изучению акклиматизации и рациональному питанию на Крайнем Севере сформулирована в ее наименовании. Я достаточно уверенно доложила суть работы и получила единогласное одобрение научного направления и предполагаемого его решения (открытым голосованием).

Научное направление единственной в СССР Проблемной лаборатории по изучению акклиматизации человека было утверждено Коллегией Минздрава РСФСР в марте 1967 г.

Однако наши жизненные пути с М.А. Собакиным вновь пересеклись. Мы опять с ним встретились в Сибирском отделении АМН СССР. В общем-то, молодому успешному доктору наук, профессору, председателю Диссертационного совета АМН СССР по защите технических исследований в медицине хотелось стать академиком. Он получил предложение поехать в только что организованный Сибирский филиал в качестве вице-президента с дальнейшим постом директора Новосибирского института физиологии.